Философия жизни христианства актуальна во все времена

Из интервью на интернет-портале Центра «РелигиоПолис» по поводу выхода моей книги «Как я читала Евангелие. О главном для неверующих»

 

Кто сейчас только не читает Евангелие. Как получилось, что это стало для Вас темой книги?  

Алла Авилова: Евангелие удивило меня, когда я перечитала его в зрелом возрасте. Оно оказалось мне ближе, чем я всегда думала. Впервые я прочитала Евангелие в студенческие годы, и ничего там для себя не нашла. Преломление его тем и образов в русской литературе было для меня интереснее, чем сам его текст. И это потому, что у меня не было навыка какого-то своего личного прочтения этого текста, с целью найти с ним свои отношения, без оглядки на богословские толкования.  Такие отношения не возникли сразу сами собой, а что-то для них делать, как-то их строить – причины не было. Зачем это, когда можно отправиться в свободное плавание по океану мирового духовного наследия и переходить из одной гавани в другую, забирая с собой только то, что тебе нужно? Так я тогда рассуждала….

 

Но это, впрочем, лет 30 и более тому назад было вообще типично?

АА  Да. Принцип свободного духовного поиска был нормальным явлением в советском культурном андеграунде, и я была одной из многих, кто ему следовал. Ну, а потом, с конца 70-х годов, я стала жить в Голландии, а там, как и везде на Западе, в это время появились новые религиозные движения, совершенно изменившие отношение к религии вообще и христианству в частности.

Послевоенные поколения западноевропейской молодежи больше проявляли интерес к мистицизму и духовным учениям в других культурах, чем к вере своих предков. Индивидуальная религиозность стала вытеснять традиционные вероисповедания, и произошло небывалое прежде отчуждение европейцев не только от церкви, но и от христианства вообще. Оказавшись в это время в Голландии — в одной из самых секулярных стран Европы (которая, надо сказать, не так давно была еще одной из самых консервативных европейских стран), — я вошла в этот поток перемен и уже скоро  стала одним из учредителей ежемесячника «Коорддансер». Там публиковалась информация о центрах, клубах и организациях, представлявших духовные традиции разных культур и новые религиозные движения, самым заметным из которых было движение Нью Эйдж. Потом я в течение 20 лет была редактором этого издания и могла наблюдать за экспериментами того времени в поиске современных альтернатив традиционному вероисповеданию с очень удобной позиции. Ну, а поскольку я еще и писала статьи для «Коорддансера», то простым наблюдением дело не ограничивалось. Довелось многое и испробовать — от ставших популярными духовных практик Востока до современных методов внутреннего саморазвития. Этот опыт сказался на моем новом подходе к Евангелию.

 

Вы упомянули о «поиске альтернатив догматическому христианству». А чем можно объяснить нужду в таком поиске? Ведь, казалось бы, в новозаветности присутствует вся необходимая квинтэссенция духовных ценностей. Собственно, на это указывает и Ваша книга.

АА  Евангелие соединяет в себе религиозное предание о жизни, миссии и чудесах Иисуса Христа и его проповеди. Квинтээсенцию духовных ценностей можно найти и там и там, но в разном выражении. Предание рассказывает о сверъестественных событиях, повлиявших на судьбу человества и провозглашает Иисуса Сыном Бога. Понятно, что все это требует религиозной веры. Другое дело – проповеди Иисуса о том, как понимать высшее предназначение своей собственной жизни и что делать, чтобы  оно могло осуществиться. Можно не верить в сверхъестественные явления, описанные в евангельском предании, но ценить духовную философию жизни, которую проповедовал Иисус и даже следовать ей. Такой подход может вызвать интерес к Евангелию у неверующих, а также у агностиков и так называемых «верующих без религиозной принадлежности». Можно догадаться, что в этой среде духовные учения больше востребованы, чем традиционная религиозная вера.

 

То есть, говоря «религиозная вера», Вы имеете в виду в большей степени некий религиозный норматив, а не талант или чуткость к восприятию высшего?

АА  В данном случае, это так. Хотя уставная вера не сводится к обязательному следованию предписаний религиозных институтов во что и как верить, такие предписания в ней главенствуют над мыслями и чувствами верующих. Когда это наоборот, то, в моих понятиях, надо говорить не о религии, а религиозности. Или духовном кредо. «Верующие без религиозной принадлежности» – это по сути религиозные индивидуалы. Я сама их так и называю. Конечно же, это не идеальное обозначение — ведь определение «религиозный»,  которое я соотношу со словом «религиозность», прилагательное и от слова «религия». Но, с другой стороны, зачем противопоставлять одно другому, если этого нет в жизни? Индивидуальная религиозность вбирает в себя воззрения и образы из разных религиозных традиций.

 

Но вернемся к Евангелию. После первого знакомства с ним интерес к нему у Вас пропал, а потом вдруг возник. Почему?

АА  Потому что я задумалась о своих корнях. Всякая личность уходит корнями в свою культуру, а всякая культура имеет свою религию, поставлявшую ей — уж, во всяком случае, в прошлом, — духовные ориентиры для нравственных норм. Для русского человека в течение последних веков ею стало христианство. Я не говорю «православие», потому что на русское сознание всегда имело влияние европейское культурное наследие. В нас живут Пушкин и Толстой, и в нас же живут Шекспир и Гете. Кто привык думать, привык также и читать, не ограничивая свой круг чтения лишь отечественными авторами. Религия Европы – это не православие, католичество и протестантизм, не какая-то отдельная христианская конфессия, а все христианство в целом. Но все формы и выражения христианства вытекают из Евангелия.  Потому я и думаю, что там, в Евангелии, нам и надо искать ответ на вопрос об особенностях своих культурных корней.

Новые религии, интерес к духовным традициям Востока, идеям Нью Эйдж, различным методикам духовного саморазвития разного происхождения  и т.п. пришли с некоторым запозданием и в Россию. Потребность в новых духовных ориентирах и личном духовном кредо в разных субкультурах постсоветского периода выражается здесь большей частью в тех же тенденциях и формах, что и на Западе. Но у российского духовного поиска есть своя особенность: ему не чуждо уважение к христианству, как духовной основе своей культуры.

 

То есть, что-то, вроде изначального контрапункта?

АА  Да. К тому же, в России, надо добавить, до сих пор еще существует и какой-то интерес к богословию и русской духовной философии начала 20 века. Но он вряд ли станет распространяться вширь. Это наследие, несомненно, обладает немалой ценностью, но, оно все же далековато от тех вопросов, которые волнуют многих из нас. Часто это сугубо личные вопросы, ответов на которые не найти в отвлеченных рассуждениях. И главный из них – как жить?

В прежние времена этот вопрос обычно касался человеческой жизни вообще, но сейчас им чаще задаются в несколько иной формулировке, а именно: в чем смысл МОЕЙ жизни? Разница, собственно говоря, заключается лишь в одном добавленном слове, но это слово меняет очень много. Оно задает изначально другой угол зрения в поиске ответа на этот вопрос.

 

Ваш подход к содержанию Евангелия отличается от традиционного. Это, по сути, светский подход. При этом, он очень личный и весьма избирательный. Как Вы к нему пришли?

АА  Когда знакомишься с духовными традициями других культур, то не задаешься целью принимать там все на веру. Ты ищешь в них то, что тебе нужно: взгляды, расширяющие твой духовный кругозор, образы, открывающие глаза на что-то важное в твоей собственной жизни, духовную практику, способствующую самопознанию или внутреннему росту и подобное. Во всяком случае, так это было со мной, когда я  знакомилась с буддизмом, суфизмом, даосизмом, адвайта-ведантой и другими традициями. Сначала я искала самое главное в их духовном учении, а потом – исходящие оттуда  воззрения и правила жизни, которые были совместимы с моим внутренним миром. Почему бы не поступать так же и с собственным духовным наследием, если человек по каким-то причинам внутренне от него отдалился? Например, открыл для себя 4 благородные истины буддизма и, вот уже 10 лет, ежедневно медитирует по утрам перед фигуркой Будды на комоде. Но живет, при этом, с сожалением, что в своей культурной традиции ему не удалось найти подходящую духовную пищу. Не то, чтобы он от этого сейчас страдал —  просто, каждому, я думаю, хочется осознавать собственное духовное наследие богатым, а не обедненным. Обычно мы думаем, что досконально знаем свою культуру — ведь, она «своя». Но всякая культура, в том числе и своя, настолько объемна, многослойна и многоцветна, что «досконально» знать ее невозможно. Каждый осознает и в какой-то степени знает лишь часть своей культуры, причем, «знает», обычно, в широко распространенных толкованиях – так называемых стереотипах. В особенности это касается духовных основ такой культуры, восходящих к ее исторической религии.

 

Вы сказали, что прикасаясь к другим культурам, «не задаешься целью» принимать в них все «на веру». Но, значит ли это, что в своей культуре именно «принятие на веру» и может быть основным критерием?

АА  Это для кого как. Я думаю, здесь будет уместно отметить одно важное обстоятельство. Во многих восточных традициях есть место для самостоятельного духовного пути к целям, которые они формулируют. Стремление личностей, которые предпочитают до них добираться своим ходом и придти  к каким-то своим личным отношениям с данной традицией, там не порицается. Христианские же церкви порицают даже само желание «своего пути» в христианстве, видя в том гордыню – самый страшный грех. Это отчуждает от христианского духовного наследия современных духовно-ищущих индивидуалов. Больше того, принято думать,  что христианство – это всегда и только церковь – католическая, православная или протестантская. Это отталкивает многих из не причисляющих себя к таким церквям от поиска собственных взаимоотношений с христианством как духовной основой своей культуры.

И общество от этого много теряет, так как духовные ценности христианства благотворны для социального климата. Христианские представления о добре и зле — это ядро нашей морали и эталонов нравственности, это ориентиры нашей совести. Если христианский багаж сказывается на поступках отдельных членов общества, это всегда на пользу всему обществу, так как ценности христианства противопоставлены распространению в обществе вражды и агрессии.

 

Но, ведь, и церкви исправно проповедуют или, как минимум, ссылаются во всех своих действиях на глубинные основы христианства, на Заповеди из Нового завета.

АА  Это, по меньшей мере логично, ведь там – главное. Но это проповеди для верующих. Их язык и содержание прямо связаны с церковным вероучением. Как они могут иметь влияние на образ мыслей неверующих, которые и церковные службы не посещают, и религиозную литературу не читают. Другое дело, христианская духовная традиция, дающая свое толкование духовным ценностям жизни. Она  не только вызвала к жизни различные христианские вероучения, но и стала важной частью духовной основы нашей светской культуры. Евангельские взгляды на жизнь, ее ценности и смыслы часто входят  в сознание неверующих, агностиков и религиозных индивидуалов из литературной классики, произведений искусства, или когда эти люди сталкиваются с проявлениями христианской любови к ближнему в их собственной жизни. Всякая личность уходит своими корнями в свою культуру, где так или иначе сказывается присущая этой культуре  религиозная вера. Можно придавать значение этому обстоятельству, а можно – и нет. Я думаю, те, кто подходят ближе к своим корням, так или иначе вбирают  в себя духовные витамины христианства. Как духовное учение, оно открывает им глаза на то, что мир, в котором они живут и которым они недовольны, изменят не сила или мудрые правители, а любовь к ближнему как к самому себе. Если такой любви станет больше, то и общественный климат будет становиться хоть немного, да лучше.

 

В чем Вы видите российскую специфику процессов в сфере религиозности?

АА  Размышлять о религиозности, придавая ей немалое значение, в России всегда было свойственно интеллигенции. Ей было также свойственно  критиковать существующую церковь и мечтать об идеальной церкви. Но, когда мечты столь долго не осуществляются, есть причины усомниться в том, имеют ли они смысл. В самом деле, что давала и дает, например, критика деятельности РПЦ, когда все понимают, что сейчас нет возможностей ее преобразовать?

Конечно же, есть много причин критиковать деятельность христианских конфессий в наше время. Они предлагают современной  духовно-ищущей молодежи много того, что ей не нужно, а многого из того, в чем она испытывает жажду, в церковном, точнее клерикальном христианстве нет. Из-за этого на Западе в  60-е годы было потеряно целое поколение молодежи, которая не только отвернулась от христианства, но и передала равнодушное или негативное отношение к нему своим детям. А детям их детей уже и вообще нечего сказать о христианстве своему потомству. Это эскиз сложившейся сегодня ситуации в нескольких штрихах, хотя, все, конечно же, сложнее. Но что касается последствий массового отхода от церковного христианства после Второй мировой войны на Западе, то они очевидны: в результате, в западноевропейских странах христианские конфессиии перестали быть влиятельной силой в обществе. Это – для сравнения. Потому что, российская ситуация представляется мне иной.

Отношение россиян к своим христианским корням, по меньшей мере, более уважительное, чем во многих западных странах. И пока оно не пропало, было бы хорошо актуализировать значимость христианской философии жизни,  формулируя ее в тех словах и выражениях, которые совместимы с мыслями и чувствами людей, далеких от приобщения к уставной религиозной  вере. Иными словами, найти к донесенными Евангелием проповедям Иисуса светский подход.

У многих сейчас нет той веры, которой в идеале требует от них церковь. Но у них может быть интерес к христианству как духовной основе своей культуры и к «христианскому гену» своей личности, или же, другими словами, «христианским корням» своего сознания. Названия могут быть разными, в зависимости от того, как человек ощущает свою внутреннюю связь с христианским дискурсом.

У светского подхода к духовному наследию христианства могут быть разные формы. Я сама, например, пришла к нему через чтение Евангелия в порядке простого самоисследования. Это дало мне возможность ближе подойти в своим корням. Именно к корням, а не к вере. Вера это одно, корни – другое.

Я рассказала об этом в своей книге. Я ее так и назвала: «Как я читала Евангелие». Прежде, чем ее написать, я  провела в Голландии несколько семинаров, участники которых в качестве эксперимента опробовали мой метод. Как оказалось, он может работать не только для меня. Его цель — понять связь христианских образов и взглядов на жизнь с особенностями своей личности.

 

Иначе говоря, это то, что можно назвать индивидуальным подходом к религии или, как это уже становится привычным, «индивидуальной религиозностью»?

АА  Можно сказать и так. Я уверена, что в наше время надо как-то по-другому говорить и писать о религии. Уж во всяком случае, больше говорить о ней своими словами и меньше прятаться за чьими бы то ни было богословскими изысканиями. На мой взгляд, в думающей части общества, у тех, кто уважает христианство как духовную основу своей культуры, зреет потребность в каком-то более современном восприятии его главных образов, ценностей, смыслов и посылов. Ну а что значит «более современное восприятие»?  Это значит более свободное, более индивидуальное, не наглухо привязанное к какому-то системному церковному вероучению.

Если люди 1600 лет спустя после канонизации четвероевангелия не могут воспринимать его содержание так же, как в прошлом, но при этом сформированы культурой, которая всегда была и остается в диалоге с евангельским дискурсом, то они должны как-то по-другому прочитывать Евангелие. Читать его не в целях катехизации, которая им не нужна, а исходя из своих внутренних духовных запросов. Ну, хотя бы  для того, чтобы лучше почувствовать свои корни.