Удавшийся любовный треугольник

Рассказ

Они жили втроем: Люся, Миша и Игорь. Игоря двое других любили дразнить «Иго», и он, подыгрывая, обижался.

Игорь появился у Люси после Миши. Все было в таком порядке: Люся два года шабашничала и заработала хорошие деньги, потом купила себе однокомнатную квартиру, потом взяла себе Мишу, а через год после Миши — взяла и Игоря.

Люся была жизнерадостная, властная, Миша и Игорь — 30-летние перекати-поле, оба — инженеришки в какой-то конторе. Соперничества между мужчинами за благосклонность Люси не было. Все регулировалось по закону сообщающихся сосудов: в то время как один из них впадал в меланхолию, другой становился активным, и наоборот.

Со стороны они выглядели как братья. Такое сожительство братьев с общей женой, говорят, часто практиковалось в эпоху матриархата, и личного счастья от этого вроде бы было больше. И понятно — мужчине в семейной жизни не хватает мужчины,  и то же самое можно сказать о женщине.

Что говорили окружающие о Люсе, можно представить. Некоторые очень возмущались и жаловались в милицию. Именно такие люди задействовали ленивого участкового, который сделал Люсе официальное предупреждение в связи с нарушением паспортного и нравственного режима. Так и сказал: «паспортного и нравственного».

Ну посмеялись Люся и Миша с Игорем над толстым, нудным участковым, однако как принялся тот Люсю штрафовать, так задумались. И придумали: Люся выйдет замуж за Мишу или Игоря. Тогда один из ее мужчин получит прописку, ну а другой как бы будет приходить к другу. Оставаться спать у друга уже никакое не нарушение.

Идея замужества Люси понравилась всем троим. Возникла, естественно, проблема: кто станет законным мужем, Миша или Игорь? С одной стороны, Миша был у Люси первым, с другой — как раз позиция вторичного Игоря нуждалась в подкреплении. Еще и прозвище «Иго» — шутка шуткой, а над Мишей ведь так не шутили. И Люся, боясь роста изгойского чувства у Игоря, решила расписаться с ним.

Миша, с пониманием отозвавшийся на выбор Люси, оказался на самом деле задет. Через некоторое время у него появился отрешенный взгляд. Потом выяснилось, что Миша познакомился с зазывной, женственной продавщицей из гастронома Ларисой, которая, в отличие от Люси, прекрасно готовила.  Когда у нее была дневная смена, он приходил к ней ужинать, если же она работала вечером —  завтракать.

Особенно Ларисины завтраки умиляли Мишу. Его новая подруга вкусно поджаривала хлеб, делала пикантные омлеты и варила кофе с редким в Москве мастерством. Миша млел от ее утреннего женского обхождения. Люся не была на такое способна даже в лучшие времена, и понятно, что Миша зачастил к Ларисе. Отправляясь к ней, он говорил издевательски: «Пойду утоплюсь в своей холостяцкой свободе!» И эта пошлость по-разному злила Люсю и Игоря: Люсина злость была замешена на ревности, Игорева — на зависти.

Миша становился все наглее, а Люся и Игорь, которым приходилось теперь довольно часто бывать вдвоем — все угрюмее.

— Нужно посмотреть на эту  заразу, — наконец, сказал Игорь.

Его намерение Люсе понравилось: и ей было любопытно, что из себя представляет коварная продавщица. Это можно было сделать только тайком: Миша скрывал Ларисины координаты.

На следующее утро Игорь ушел раньше Миши из дому, с тем чтобы подкараулить его у метро и незаметно последовать за ним. Слежка увлекла его. Сев в другой вагон метро, Игорь прятался за чужими спинами и ловил оттуда Мишины движения. Все шло отлично. Игорь вышел за Мишей на той же станции, поднялся по эскалатору наверх, побежал за ним к остановке автобуса.

Игорь втиснулся в автобус в последний момент. Он поискал  Мишину спину  и не нашел. Женщина, стоявшая перед ним, ухитрилась продвинуться вперед, и Игорь занял ее место. Тут он услышал:

— Держись у дверей. Через две остановки нам выходить.

Справа на него весело смотрел стиснутый со всех сторон Миша.

— Ты где меня засек? — спросил его Игорь, когда они уже вышли из автобуса и направлялись к Ларисе.

— У метро, — сообщил Миша. — Спасибо, старичок, позабавил.

— Да не за что, — отвечал в том же духе Игорь. — Это и мне было удовольствием.

Посмеялись и в прекрасном настроении ускорили шаг.

Лариса приняла их с особой вальяжностью. Даже взбила сливки к кофе и посыпала их измельченным в пудру шоколадом.

— Капучино, пожалуйста. Популярный вид кофе в Италии, — объявила она, ставя перед гостями расписанные золотом чашечки с дурманящим питьем, — розовая, пышная, заботливая хозяйка, мечта сиротливых мужчин.

После завтрака, по дороге от дома продавщицы к автобусу, Миша сказал:

— Не выдавай Люське Ларискин адрес.

Игорь, как представил Люсин напор, почувствовал спазму в солнечном сплетении

— Не хочу к Люське,- сказал он как маленький.

— Не хочешь, не надо, — засмеялся Миша.

Вдруг он остановился и остановил Игоря.

— А что,- заговорщицки прошипел Миша,- давай вместе переметнем к Лариске. Прямо сегодня! Давай?

И, не дав Игорю сообразить, потянул его к автомату, оказавшемуся поблизости.

— Звони Лариске,- заявил Миша Игорю, всунув ему в руку трубку. Сам он уже набирал номер.

— Что я ей скажу?! – заволновался не успевавший за событиями Игорь и попытался избавиться от трубки.

— Что не хочешь к Люське, — подсказал Миша, и в следующий момент уже раздался певучий голосок Ларисы.

— Алле, — только и сказала она, и Игорь в миг приятно расслабился — вот так колдовски действовала продавщица на мужчин.

— Ларис, это мы. Мы хотим к тебе. Насовсем. Можно?

Лариса сразу все схватила и отозвалась на той же ноте, как и подобает настоящей бабе:

— Ну, валяйте!

И засмеялась таким же шкодливым смешком, что и Игорь с Мишей, а телефонный провод соединил их смешки в один.

После работы Игорь и Миша приехали к Ларисе и основали с ней новый треугольник.

Ларисе эта Люсина идея треугольника очень понравилась.

— Молодец баба,- похвалила она ее.

Однако сочувствия к изобретательнице формулы женского счастья у нее не обнаружилось, когда Игорь вздохнул и сказал:

— А что будем делать с Люсей?

— Да ничего! — отрезала Лариса. — Устроится.

— А если выследит и заявится? — не унимался Игорь.

— С лестницы спустим,- задорно отвечала  продавщица. Разбитная удаль в сочетании с внешней мягкостью и девичьим голоском была ее изюминкой. Миша слушал и ухмылялся.

Люся своих мужчин не выслеживала и к Ларисе не заявлялась. Прождав напрасно Игоря в тот роковой день, она позвонила ему на следующее утро на работу.

— Он занят и подойти не может, — ответили там ей.

Не удалось ей дозвониться и до Миши, который, естественно, тоже позаботился о защитном ограждении. Люся попросила передать ее мужчинам, что ждет от них ответного звонка. Ни Игорь, ни Миша ей не перезвонили.

Вечером, сидя одна дома, Люся поняла, что предана.  Где-то около полуночи ей стало так больно, что она бросилась к окну, распахнула его, глотнула темного, холодного воздуха  и прыгнула вниз.  Разбилась, но не насмерть. В больницу ее привезли без сознания, с сотрясением мозга и переломом плеча.

Когда Люся лежала в коме, к ней спустился Ангел. Два высоких крыла, как на иконах, весь светится.

— Дура ты дура,- сказал Ангел. — Чего ты жизнью кидаешься? Осталась одна? И слава богу.

И хотя громкой была его речь, однако не оглушила она Люсю, а наоборот — прочистила ее слух. Как умолк Ангел, она услышала поблизости женские голоса и открыла глаза.

— Смотрите, наша мертвая очнулась, — сказала бабка, лежавшая на койке рядом с Люсей.

Другие соседки по палате повернулись к ней, прервав разговор. После короткого замешательства все наперебой заговорили с Люсей, но, натолкнувшись на ее безучастность, так же разом и замолчали.

— Надо за сестрой сходить, — догадался, наконец, кто-то.

Люся лежала  на своей койке потусторонняя, смотрела  на наведывавшихся к ней врачей и сестер умными глазами и упорно молчала. Так продолжалось два дня. На третий день, во время утреннего обхода, Люся подала голос:

— Выписывайте меня, я уже в порядке.

Не так-то это было просто — выписаться из больницы после попытки самоубийства, однако Люся требовала свое и в этой борьбе крепла. И добилась: ее отпустили.

С рукой в гипсе Люся вернулась в свою квартиру. Мишиных и Игоревых вещей там не обнаружилось — забрали, когда она была в больнице.  Закрыла Люся дверь на предохранитель, отключила телефон и зажила в полном одиночестве. Выходила лишь в магазин, раз в несколько дней, за едой. «Как изменилась», — шептались при виде ее соседи, боровшиеся недавно с ее матриархатскими замашками.

И правда, это была теперь совершенно другая Люся: тихая, строгая, равнодушная, старая, неряшливая. Немытые волосы были завязаны сзади шнурком, на ногах — нечищеные сапоги. Лицо у Люси стало маленьким и жухлым, ну а самое главное — брови: они у Люси поседели — такие вот невозможные белые брови при темных, без единой сединки волосах.

Все думали: сдвинулась Люся, не выдержала, когда ее бросили сожители. Но это было не так. Люся оставалась в здравом уме, и ее мужчины были ей совершенно безразличны. Люся была просто влюблена. Влюблена  в своего Ангела.

Ангел явился ей снова во вторую ночь после выхода из комы:

— Выбирайся из больницы и возвращайся в жизнь, — приказал он.

Потому она и заговорила на следующее утро при обходе и не отступала, пока не добилась своего. Перед выпиской Люся опять увидела Ангела. В этот раз он ничего не сказал, только приблизился к ней вплотную и поцеловал в лоб. Она проснулась с седыми бровями и совершенно уже не от мира сего. И так и осталась: с холодным взглядом и горячей радостью в сердце.

Ангел продолжал являться. Когда его долго не было, сердце у Люси сжималось. Радость в нем не пропадала , только леденела. Появлялся Ангел, и она оттаивала, заливая все обозримое пространство: радостным становился каждый предмет, каждый звук, каждая мелочь.

Ангел был для Люси всем: любимый, отец, брат, друг, учитель. Он давал ей неизвестное людям счастье и мучил ее. Мучил не только своими исчезновениями, но и насмешками, укорами, непосильными распоряжениями.

Например, однажды он сказал ей:

— Каждый раз, когда я от тебя улетаю, смейся мне вслед.

Но как она могла смеяться, если от расставаний мертвела — не то что засмеяться, и расплакаться было невозможно.

А Ангел не отступал.:

— Ты опять не сделала так, как я тебе велел,- отчитывал он ее при следующей встрече. — Не будешь слушаться, больше не явлюсь тебе.

— Я не могу,- страдала Люся. — Я не понимаю, как и зачем. Ну почему я вдруг должна смеяться, если мне тяжко.

— Чтобы стать свободным человеком, — отвечал Ангел.

Он не хотел, чтобы Люсино счастье так зависело от его присутствия, это Люсе было ясно. Только она не верила, что если не поддастся тоске и засмеется, то станет свободной.

Ангелы все-таки не очень хорошо знают людей, думала Люся. Однако, когда она в следующий раз из страха потерять Ангела выдавила из себя смех, оказалось, что он, смех, и правда что-то внутри меняет — не много, но меняет. Ну а когда все же привыкла смеяться при расставании с Ангелом, признала его правоту.

Однажды Ангел сказал ей:

— Постригись, сделай прическу, купи новое платье.

И Люся опять преобразилась. К этому времени ей уже сняли гипс, и она начала ходить на работу. Тогда-то неожиданно и заявился к ней Игорь.

— Твое Иго, — сказал он с жалкой ухмылкой ошарашенной Люсе, когда  та открыла дверь на его звонок. И вправду «иго», лучше не назовешь.

Люся побагровела.

— Пошел отсюда, — сказала она и захлопнула дверь.

Игорь больше не возникал, и Люся продолжила прерванную утреннюю деятельность — надо было собираться на работу.

Выходя из квартиры, она опять увидела Игоря. Тот сидел на лестнице и смотрел на нее, как побитая собака.

-Ты ко мне не цепляйся, слышишь? — сказала Люся зло. — Вещи свои забрал? Забрал. И все. Исчезни.

Не стала вызывать лифт, пошла вниз по лестнице, Игорь — за ней.

— Я все же твой муж, —  сопротивлялся он. Это было правдой — они еще не развелись.

Люся остановилась и резко повернулась к нему:

— Какой у вашей продавщицы адрес?

— Зачем?

— Увидишь. Скажи адрес.

— Я больше у нее не живу.

— Где ты тогда живешь?

— У друзей, у кого придется.

К холодному взгляду Люси что-то примешалось.

— Значит, они тебя выгнали?

— Да нет, я сам ушел. И Миша, между прочим, тоже.

— Значит, как всегда, попользовались бабой и бросили?

Теперь Люся смотрела на Игоря с гневом, выдававшим, что старая обида все еще язвила ее душу.

— Да нет, ты так о нас напрасно, не такие мы, — быстро-быстро заговорил Игорь своим нервным голосом. — Ну мы, конечно, с тобой тогда, как скоты… Ну черт попутал — что тут скажешь. Я знаю, тебе было плохо, и нам теперь плохо. Можно к тебе обратно? И Миша хочет…

Никакого сочувствия это покаяние у Люси не вызвало.

— Ни-ког-да, — сказала она с нажимом и пошла дальше по лестнице вниз.

На следующей площадке она опять остановилась и повернулась к замешкавшемуся Игорю:

— Я подам на развод. Сегодня же.

— Развода не дам, — отозвался Игорь со своего этажа с неожиданной твердостью и тоже пошел  вниз.

— Дашь не дашь, я с тобой все равно разведусь,- заявила ему Люся, когда он с ней поравнялся.

Игорь и не взглянул на нее, спускаясь дальше.

— И из квартиры выпишу! — крикнула ему вслед Люся.

— Не выпишешь! — отвечал ей вдруг обнаглевший Игорь, все больше удаляясь от нее. — Я сегодня приду домой после работы!

Люся едва не задохнулась от негодования:

— Только попробуй!  Вышвырну вон!

— Вернусь с милицией!» — парировал ей уже с самого низа Игорь.

Хлопнула закрывшаяся за ним дверь подъезда.

Люся на работу не поехала — не могла. Вернулась в квартиру, она позвонила начальнику, что идет к зубному с острой болью, потом упала на кровать и стала звать своего Ангела. Он возник сразу.

— Я все видел, — сказал он, не дав ей открыть рта. — Возьми их обратно.

— Как?! — опешила Люся. — У меня же — ты! Да я их видеть не хочу!

— МЕНЯ у тебя нет! — очень строго сказал Ангел, и этот его выговор прозвучал раскатисто, как гром.

— Ну, конечно, я не так выразилась, прости, я сказала, конечно, глупость… — испугалась Люся, затараторив, как Игорь тогда, на лестнице.

Ангел обнял ее, и она тотчас умолкла, забывшись в теплом блаженстве. В лучезарном тумане, отгородившем ее от грубого мира, зазвучал его мягкий, щадящий ее обострившийся слух шопот:

— Слушай и повторяй за мной: Свобода! Свобода! Свобода!

И Люся повторила так же, шепотом: «Свобода! Свобода! Свобода!»

— Свобода превыше всего, — продолжал Ангел, и Люся была его эхом. — Мне никто не нужен! Есть у меня близкие, и слава богу! Нет у меня близких, и слава богу!  Есть или нет — все равно!  Все — равно!  Аминь!

Каждое из этих слов вкатывалось в Люсино сознание сверкающим шариком и там оставалось.

Кончив внушение, Ангел разжал свои объятия и отстранился от Люси. Туман стал редеть.

— Сегодня вечером примешь Игоря как меня, а завтра  — и Мишу, — сказал Ангел обычным, громким голосом.

Те слова-шарики все еще позвякивали у Люси в голове, но уже были плохо слышны, и опять, как раньше, внутри у нее засвербило, когда представила в своем доме ненавистных изменников. Нет, «все равно» ей не было. Люся оторопела: «Как же так?! Ведь я же стала другая!»  Но от Ангелова внушения словно не осталось и следа. Она почувствовала, что катится , как с горки, обратно, в прошлый ужас тоски и беспомощности.

— Я не могу!- закричала Люся в панике, и это относилось ко всему — и к тому, что хотел от нее Ангел, и к невозможности удержаться на вершине, куда он ее вознес.

Ангел взял Люсю за руку.

— В чем дело? — спросил он.

— Как же я смогу — после тебя — с ними, да еще с двоими? — в отчаянии воскликнула она.

Ангел сжалился над ней:

— Я тебе помогу. Ты увидишь меня еще три раза. Это будут наши последние встречи. Потом я удалюсь навсегда, а ты останешься с Игорем и Мишей. Запомни: никаких упреков, никаких требований. Они могут и опять уйти от тебя, если захотят. И ты можешь уйти от них, если захочешь. Свобода! Свобода! Свобода! Свобода превыше всего…

И Ангел снова заговорил то свое заклинание, дав Люсе знак повторять за ним, и когда они дошли до середины, стал Ангел разжимать свою руку и бледнеть. На последнем слове он растаял в воздухе.

Люся осталась в тишине без мыслей, без желаний. Посидев немного и придя в себя, она позвонила Зине.  Зина была школьной подругой Люси и работала в рыбном магазине — единственный Люсин блат в заправляемой продавщицами Москве.

Продолжение событий последовало вечером того же дня. Игорь открыл дверь своим ключом и с шумом вошел в Люсину квартиру: неестественно прямой, плечи подняты, голова вскинута. Услышав его, Люся вышла из кухни в коридор. За спиной Игоря виднелся неяркий Ангел. Как ни смутен был его лик, увидела Люся Ангелову улыбку и улыбнулась в ответ Игорь от ее радости смешался и потерял воинственность.

— Здравствуй! — сказал он смущенно.

Ангел придвинулся к Игорю вплотную и потихоньку вошел в него. Игорь посветлел, его глаза засияли, черты лица смягчились, а на губах появилась та Ангелова улыбка. И все это у Люси на глазах.

От такого славного чуда Люся чуть не задохнулась. Игорь же передернулся, встряхнул головой да и только. Он был теперь и Игорь и не-Игорь.

Притягиваемая Ангеловой улыбкой, Люся шагнула к Игорю. Он же не мямлил, как обычно, а сам двинулся к ней и сжал ее в объятии.

— Вот и слава богу! — сказал Игорь изменившимся голосом.

Или, может, это сказал Ангел через Игоря изменившимся голосом? И от объятия и от этих слов все Люсины чувства смешались, забурлили и  вырвались из нее в смехе и рыдании одновременно.

И потому, что Игорь был теперь не только Игорь, он не растерялся, не испугался, а прижал Люсю к себе еще крепче и тихонько стал покачиваться с нею, целуя ее в макушку. И было в нем то, чего в Ангеле не было —  надежная, непропадающая плотность. Ну а потом обнаружилась еще одна радость, невозможная с Ангелом: удивлять его стряпней, кормить, слушать похвалы, подкладывать еще и еще на тарелку.

Судачок, оказавшийся у Зины по случаю, удался изумительно. Люся запекла его в сметане по Зининому рецепту. Дала ей бывшая одноклассница еще маслин, икры черной и красной.

— Свари яйца вкрутую, — научила Зина. — Разрежь их пополам, несколько половинок оставь с желтками, в других — замени желтки черной и красной икрой. Положи обычные и фаршированные половинки вперемешку на блюдо и переложи их стоячими ломтиками лимона. Разбросай еще маслины между ними. «Царская казна» называется эта закуска. Подашь ее после ужина к коньяку.

А вот это-то оказалось зря: Игорь отказался от коньяка и во время ужина, и после него. Ангел не выносит спиртного, догадалась Люся, но все же расстроилась: ведь столько денег выбросила впустую на икру и коньяк.

Преображенный Игорь заметил и уважил ее горечь. Он сходил на кухню за подносом, поставил на него «Царскую казну»,  стопки, злополучный коньяк и свечу в подсвечнике. Сделав все это, принес Люсе пальто, помог ей одеться и оделся сам. Люся ничего не понимала, но и ничего не спрашивала.

Игорь дал ей в руки поднос, зажег свечу и сказал:

— Иди за мной.

И она послушно пошла за ним.

Спустились на лифте вниз, вышли из подъезда, пошли к местному гастроному — Игорь чуть впереди, Люся следом, глядя на огонек свечи. Моросил дождь, дул ветер, но свеча не погасла.

Было около девяти. Большинство прохожих пробегали рысцой мимо Игоря и Люси, не обращая на них внимания — так не интересен им был этот леденящий душу и тело мир, что бы в нем ни происходило. Тех же, кто оторопело приостанавливался, Игорь приветствовал и предлагал выпить «за здоровье новорожденных».

Дошли до гастронома и встали у входа рядом с двумя мужчинами, рвавшимися вовнутрь.  Продавщица по другую сторону закрытых на засов стеклянных дверей — судя по пятнам на халате, из мясного отдела — выпускала последних покупателей и мольбам опоздавших не внимала. Было без пяти девять. Игорь заговорил с несчастными и предложил им по стопке. К ним присоединились выходившие из магазина люди, в основном мужчины.

Игорь охотно рассказывал о радостном событии.

— Двое новорожденных, -пояснял он,  — мальчик и девочка. Да, у нас. Нет, не близнецы, но похожи друг на друга. Кто с ними сейчас? Бог.

И догадалась Люся: это он о них, о том, что они вроде как бы переродились и начинают все сначала.

Собравшийся вокруг народ одобрительно смеялся речам Игоря, принимая их за балагурство счастливого отца. Пили, правда , не все — некоторые, особенно женщины, брезговали чужими стопками. Одна даже осудила:

— Что же вы из немытой посуды  пить даете? Это же разносить заразу.

Кто-то ей посоветовал:

— А вы не касайтесь краев губами — выливайте струйкой прямо в рот.

Совет  понравился, и несколько женщин решились попробовать. Когда коньяк подошел к концу, расчувствовавшийся дядька-выпивоха открыл свою бутылку «Столичной» из того же гастронома, чтобы поддержать компанию. Но только к ней приступили, как возникла та продавщица из мясного, что держала двери, и приказала разойтись, пригрозив милицией. Кучка сразу рассыпалась.

Отправились домой и Игорь с Люсей. Люся за всю эту авантюру не сказала ни слова — лишь сияла и не отрывала глаз от Игоря. И никто не посмел потребовать себе ее взгляд — все обращались только к Игорю. Никогда еще не был он таким жизнерадостным, и это вопреки холоду, мерзкому духу от мусорных баков и всему  угнетающему неуюту типового московского микрорайона.

Вернулись домой, и Игорь стал другой: сутулый, вялый, со слабым голосом. Неуклюже помог Люсе снять пальто, взялся его вешать — уронил.

— Что-то я вдруг устал, — признался он с виноватой улыбкой, проходя на кухню, и эта его человеческая беспомощность отозвалась болью  в сердце Люси.

Она двинулась к Игорю, обняла  его, прижалась щекой к его щеке и сказала согревающим шопотом:

— Бедный мой.

Игорь  еще больше потемнел лицом и  разрыдался. Растроганная Люся прижала его к себе так крепко, как могла, и заплакала вместе с ним. Они вдвоем осели на пол и так остались на кухне до следующего дня, не заметив, как заснули.

Где-то около восьми утра их разбудил звонок в дверь. Люся встала и открыла: это был Миша. Худой, несчастный, злой, он смотрел на Люсю, словно хотел сказать: » Только попробуй не впусти.»  Сонная Люся автоматически посторонилась, дав ему войти.

— Игорь! — позвал Миша, не соизволив поздороваться  с ней.

Тот не отозвался.

— Игорь здесь? — спросил Миша Люсю.

— Здесь, — прокатилось громом по квартире. Это был Игорев голос, только

какой-то раскатистый, словно Игорь говорил в рупор.

Люся от этого «здесь» зажглась, как лампочка, а Миша вздрогнул и выругался. Он хотел еще что-то сказать, но не успел, застыв с открытым ртом: в проеме кухни появился Игорь с нимбом над головой. Игорь вновь улыбался несвоей улыбкой, чего ошарашенный Миша , впрочем, и не заметил. Вперив взгляд в Игорев нимб он, как сомнамбула, приблизился к другу и потянулся рукой к исходящему от него сиянию.

Мишина рука прошла сквозь нимб и задержалась несколько секунд в приподнятом положении. Когда же Миша опустил ее , она сияла сама. Лицо у Миши стало совсем глупым. Он смотрел  на свою руку, едва дыша.

Мишина рука сияла недолго. Когда она стала обычной, Миша перевел  недоуменный взгляд на Игоря, спокойно стоявшего рядом. В Мишинах глазах появилась мысль:

— Ты намазался чем-то! Все ясно!

— Ты о чем? — не понял, или вроде как бы не понял, Игорь.

Миша схватил его за рукав и потянул к зеркалу в прихожей.

— Вот о том! — сказал он с нажимом, словно предъявлял улику.

Однако его лицо поглупело во второй раз, когда он через плечо Игоря глянул в зеркало: нимб не отражался. Миша оглянулся на Люсю. Она была всецело поглощена Игорем: на глазах у Люси были слезы, на губах — улыбка. Мише стало жутко. Он сорвался с места и бросился к двери.

Открывая дверь, Миша слишком резко рванул ее  и нечаянно ударил  себя дверью по виску. Удар был сильным. Миша закричал от боли, метнулся  в сторону и едва не упал.

Люся подскочила к нему с одной стороны, Игорь — с другой. Они подхватили Мишу, отвели в комнату, усадили на диван, и он, сидя между ними, отошел от боли и смятения. Игорев нимб как-то незаметно пропал и забылся.

Сидели и говорили о том, как хорошо им всегда было втроем. Говорили, впрочем, только Миша и Игорь. Люся слушала и улыбалась. К Мише вернулась его уверенность. Он много острил, стараясь растормошить задумчивую Люсю. Потом сварил очень вкусный кофе, какой Люся в жизни не пила — научился у Ларисы.

Лариса оказалась дрянью: не спросив Мишу и Игоря, завела себе третьего мужчину, из своих начальников. Как стал тот к ней приходить  столоваться, пошла грызня. Миша и Игорь, наконец, сказали: или мы или он. Лариса не захотела терять полезного обожателя.

— Мы больше от тебя никуда, — сказал Миша Люсе с чувством.

Игорь добавил:

— Я тогда от тебя и не думал уходить. Как так вышло, не знаю. Внутри был мрак, омут с чертями.

Вечером того же дня Миша был дома, а Игорь пропал. Люся сначала держалась спокойно, потом стала нервничать. Лишь около одиннадцати послышался скрежет открываемого замка. Люся в нетерпении выскочила в прихожую. Увидев Игоря, она сникла: он был обычный.

— Мне в метро стало плохо, — оправдывался Игорь. — В вагоне давка, духота. Не выдержал, вышел на Новослободской отдышаться. Что было дальше —  не знаю. Какое-то забытье. Вот очнулся и приехал…

Посидели втроем на кухне за чаем. Разговор не клеился. Люся была со своими мужчинами, как чужая, смотрела большей частью угрюмо в окно, да и они были мрачные.

— Пойду спать, — наконец сказала она и, ни на кого не взглянув, вышла из кухни.

Легла и сразу заснула. Во сне ей явился Ангел.

— Ты кого ждала сегодня вечером, меня или Игоря? — спросил он строго.

И Люся поняла, кто и зачем задержал Игоря.

— Ты все забыла? — продолжал спрашивать с нее Ангел.

— Не могу я с ними… Да и грех это, с двумя жить…

Ангел рассмеялся:

— Кто сказал, что грех?

— Люди говорят…

Тут Ангел погрустнел:

— Я тебе одно,  а ты мне другое… А я ведь радовался, глядя на вас:  вот он,  удавшийся любовный треугольник.

— Не хочу я больше их! — бунтовала Люся против воли Ангела. — За что мне такая мука? Я всегда все делала по-твоему. Вот и сейчас: ты покидаешь меня навсегда, а я спокойна,  как ты учил. Неужели нельзя, чтоб хоть раз было по-моему?!  Всего-то и прошу: дай мне остаться одной, пожить свободно. Не могу я с ними…

— Свобода начинается с «могу», — оборвал ее неумолимый Ангел.

Он взял ее за плечи, толкнул,  и она стала вращаться.

— Ааа! — закричала Люся, чувствуя, что падает, — и проснулась.

Голова была ясной, как утром. Взглянула на часы — оказалось, что спала лишь десять минут.

Люся встала, пошла босиком на кухню. Оттуда раздавалась гитарная музыка «фламинго». Игорь и Миша слушали радио и не заметили, как Люся появилась в коридоре за стеклянной дверью. Оба постукивали в такт костяшками пальцев по столу, при этом каждый из них глядел потерянно в свой угол.

Люсе бросилось в глаза, какие они щуплые, невзрослые. Миша выглядел затравленно. Красавец, остряк, умница, а вот в жизни у него вечный сквозняк. Она почувствовала все его обиды, и сердце ее заныло. С Миши ее взгляд соскользнул на Игоря. И он, бедняга, все мыкается. Добрый, но бесхребетный… Как? Здесь еще и третий?

Когда, откуда?  На Люсином стуле, у стены сидел кто-то в сером, и сам какой-то серый. Он смотрел в пол, понурый, вялый, и был бы по своему виду Игорю и Мише что брат родной, если бы не крылья за спиной. «Господи», — прошептала Люся и рывком открыла дверь.

Миша и Игорь одновременно повернулись на шум и взглянули на нее в ожидании. Тот, третий в миг пропал.

Ничто в Люсе не шевельнулось из-за исчезновения третьей фигуры — словно это ничего не меняло.

Они так и живут вместе: Люся, Миша и Игорь.