Главное

Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.

Мф. 22:36-40

Этот фрагмент – один из самых известных в Евангелии. Его часто цитируют в короткой форме: «возлюби Господа Бога и возлюби ближнего». Или приводят какую-то одну из двух частей этой заповеди, и особенно часто – вторую: «возлюби ближнего». В такой форме это звучит как простой призыв, тогда как в Евангелии говорится еще и о том, как надо возлюбить Бога и как надо возлюбить ближнего. Вопрос «как?» решает все, поскольку речь идет не о чувстве, которое возникает само собой, а о ровном внутреннем отношении к Богу и людям.

О разумении

«…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим…»

Слово «разумение», помню, меня здесь поразило. Любовь не принято связывать с разумом. Отсюда выражения: «быть от него\нее без ума», «сходить с ума по нему\ней»…

Известно и без Евангелия: настоящая любовь должна быть «всем сердем» и «всей душою». Оттуда она приходит, и там она живет. Любовь к Богу тоже должна приходить из сердца – кто стал бы думать иначе? Из чистого сердца, где можно Его узреть. Зачем тогда еще какое-то «разумение»?

Есть в этом слове эхо Ветхого завета. Такая «формула любви» дается и там, и если поискать, то она, возможно, найдется и в других религиозных традициях, но это не поможет нам соединить любовь к Творцу, как бы мы его ни называли и ни представляли, с несправедливостями, которые лично нам выпадают в сотворенном Им мире. Уже хотя бы потому, что у нас другое «разумение», чем у слушателей проповедей Иисуса. Разум современного европейца как раз первым и отказывается верить в христианского доброго и справедливого Бога-Отца. Если все, что происходит, связано с Его волей, как это многократно повторяется в Евангелии, то тогда с нею связано и зло, из-за которого мы страдаем.

Вот на глазах у матери погибает под колесами пьяного водителя ее ребенок – как ей такое «разуметь» как «волю Божью»? Почему это должно было случиться именно с ее ребенком? За что это ему? И за что это ей самой – видеть, как погибает ее дитя, и не иметь возможности его спасти?

В Евангелии не найти ответов на эти вопросы. Их дает церковь. Священники обычно говорят: «пути господни неисповедимы» или «это не по нашему разумению». А как же тогда возлюбить Бога «всем разумением своим»?

Есть еще обширное богословие, которое всю историю своего существования пытается соединить выпадающие человеку несправедливые страдания с образом справедливого и милосердного Бога. Но все, что исходит из богословских толкований,  — изощренные формулировки того же самого, что говорят и батюшки.

А разумение и в самом деле нужно. Если разум сопротивляется любви, то она не полная и не постоянная. Но как «разуметь» свое незаслуженное страдание? И может ли для личных трагедий быть заранее заготовлен какой-то общий способ «разумения»? По-моему, нет. Ведь исходный пункт их осмысления – сугубо личный вопрос: «за что мне это?!» Смысловое ударение в нем – на мне. Ответ на этот вопрос должен смыкаться с образом мыслей, характером и кругозором того, кто им задается. При этом «разумение» — работа разума, а разум – он тоже личный, со своими личными особенностями.

Страдание занимает слишком большое место в человеческой жизни, и нашему разуму свойственно искать его причины. Но, а если их не найти? Если ты, к примеру, лишь случайная жертва транспортной катастрофы, землетрясения или наводнения, или просто агрессивного психопата на улице? Почему ты должен стать такой случайной жертвой? Почему Творец включил такие случайности в свое Творение?

Как это было у меня

Агрессивный психопат на улице мне не попадался, но он повстречался одной моей хорошей знакомой – назову ее Ритой. Как потом выяснилось, это был шизофреник. Таким он родился. Его нервной системе потребовалась разрядка, и Рита ему подвернулась. Вот он на нее и набросился. Спокойная, добрая Рита, которая шла и думала о своем, была внезапно сбита с ног. Со сломанными ребрами и другими травмами она попала в больницу. Была и психическая травма. Ей стало страшно жить. Когда в жизни обнаруживается абсурд, который не можешь объяснить, жизнь пугает.

Риту так же, как и всех, особенно мучил вопрос «почему я?». Она чувствовала потребность хоть как-то соединить в своем разуме себя и незнакомого ей разъяренного человека, который мог ее ни за что ни про что убить. Когда она спросила меня, что бы на ее месте думала я, я сказала, что не знаю.

Это было тогда, когда я стала читать Евангелие из интереса к своим христианским корням. Мое «не знаю», как ответ на Ритин вопрос, не давало мне покоя. Это был важный вопрос. Он мог бы возникнуть и у меня, окажись я в таком же положении. Я представила себя на месте Риты и стала размышлять.

Вот я иду по улице, думая о своем. Впереди и сзади меня – другие прохожие. Вот ко мне приближается незнакомый мне психически больной человек и сбивает меня с ног. Не того, кто поравнялся с ним пару секунд раньше, не тех, кто идет следом за мной, а меня. С ними ничего не случается, а я вмиг стала инвалидом. Почему именно я, а не кто-то из них?

И тогда я себя спросила: а почему не я, а кто-то из них? Стало бы понятнее то, что произошло, если бы на моем месте оказался другой прохожий? Стало бы это тогда справедливо? После этих вопросов у меня в голове стало тихо. Говорят, что клин клином вышибают. Так же один вопрос может вышибить другой вопрос.

Когда мое «я» замолчало, пошло «разумение». И когда «разумение» вывело меня из тупика, я увидела его значение для любви к Богу, о которой говорил Иисус.

Кто бы ни стал жертвой агрессивного шизофреника, это всегда несправедливо. Это безусловно. Ну, а сама врожденная шизофрения, ее-то разве кто-то за что-то заслуживает? Шизофрения, получается, тоже несправедлива. Получается, что от несправедливости страдают все: и сам шизофреник, и его жертвы. Но почему же, тогда, должна существовать шизофрения?

Как на нее ни посмотри, существовать шизофрения не должна: биологической ценности у нее никакой нет, ну, а если принимать всерьез существование Бога как некоего высшего разума, то тем более не понятно, как на нее может быть “Божья воля”?

Такие вопросы выглядят детскими, но как их ни назови, они мучат человека, видящего себя жертвой несправедливости, и, в то же время, признающего, что существует какая-то искусная регуляция процессов Бытия на всех уровнях, в том числе – в человеческой жизни. Бог это, или высший разум, или законы бытия – неважно. Важна сама целесообразность, как таковая, и если ты ее видишь, то происходящее, если и не становится справедливым, то, уж, хотя бы более приемлемым.

Бывает, что непонятное становится яснее, если меняешь к нему свой подход. Это я и попробовала, перейдя от вопросов о религиозном смысле беспричинных страданий к поиску их естественнонаучного обоснования, что было мне ближе.

Одно дело не видеть биологической ценности какого-то явления, другое – является ли ее отсутствие фактом, рассуждала дальше я. По логике вещей, в природе, где все взаимосвязано, явлений без какого-то назначения или причины быть не должно. Врожденную шизофрению часто вызывают случайные мутации генов. Мутации – произвольные изменения свойств живых организмов. И они, мутации, живой природе нужны, так как обеспечивают ее обновление.

Принять за должное мутации как таковые я была готова. Ну, а шизофрению? Такой, вот, результат случайных мутаций?

Но, на то они и случайные, чтобы быть всякими, ничем не ограниченными, никак не регулируемыми, признала я. В результате может быть и шизофрения.

Вопрос, готова ли я принять и это, все равно, что спросить себя, готова ли я принять бесконечность. Не будь случайных явлений, не будет бесконечности. Бытие без них – Бытие только по законам, а законы – ограничительные факторы. Откуда будет бесконечность, если Бытие станет осуществляться только по законам? Бесконечности тогда не будет. А разве я не хочу, чтобы она была? И особенно, чтобы была бесконечность времени, то есть вечность? Идея бесконечности мне дорога, как никакая другая. Так же, как и идея бесконечного обновления.

Итак, что же тогда получается? Ничем не ограниченные мутации необходимы для обновления, а оно — для поддержания вечности. Мутациям подвержены все живые существа. Они дают им новые свойства. Новые свойства могут быть разными, в том числе с разрушительным действием. Потому патологии. Потому шизофрения. Потому шизофреники. Потому жертвы шизофреников. Объектом их агрессии может стать что угодно и кто угодно. Остается только добавить: в том числе и я.

С высоты человеческого взгляда шизофреник и нормальный человек не равноценны. С высоты птичьего полета, оба они люди, и одного не отличить от другого. С еще большей высоты уже не увидеть отдельно ни человека, ни птицу.

Если есть Бог-Творец, то он творец Бытия в целом, и Его главной заботой должна быть вечность Бытия – я лично не могу себе представить ничего, что было бы главнее. А раз так, то Его воля должна распространяться на все, что эту вечность обеспечивает, в том числе на нерегулируемые Им явления – мутации и все другое, что дает начало совершенно новым формам. Так я пришла к своему собственному разумению уличного инцидента, от которого пострадала Рита.

Если для тебя, читатель, все это чушь, и ты сейчас удивлен, как ею можно довольствоваться, то я достигла того, что хотела, а именно: показать на собственном примере, насколько разными могут быть ответы на экзистенциальные вопросы, которые нам нужны. И я думаю, что они не только могут быть разными, но и должны быть разными.

У кого-то есть потребность в развернутых объяснениях, а кто-то хочет, чтобы была названа только суть. Одним требуется привязанность к естественнонаучному познанию, другим – теологические ссылки, третьим – «откровение», а кому-то достаточно просто услышать: «это пройдет, и все будет опять хорошо». Но в любом случае каждому из нас нужны такие ответы, которые соединимы с нашим собственным образом мыслей и эмоциональным багажом.

Мои размышления были об умозрительной ситуации, а не о испытанном мною несчастном случае, и я с этим считаюсь. Может быть, мне пришли бы в голову другие мысли, если бы я, как Рита, оказалась в больнице. Да, что там «может быть» — так бы оно и было. Но потом, рано или поздно, обязательно бы возникла потребность осмыслить то, что произошло. Вот тогда, я думаю, мне и пригодились бы такие мысли, будь они уже у меня в голове.